12.1. Планы и дела Александра I

12.2. Государство в период правления Николая I

12.3. Бюрократия и самодержцы

12.4. Революционное и общественное движение

Новые явления в российской действительности, наметившиеся уже в последние десятилетия XVIII в., — вольнонаемный труд, втягивание России в европейские рыночные связи и начало складывания внутреннего рынка в экономике, распространение просвещения, изменения в мышлении и поведении пока еще только верхних слоев общества, проникновение в Россию идей естественного равенства всех людей, рост и усложнение государственного аппарата — все это требовало серьезных изменений в политической и социальной сферах. Можно по-разному относиться к личности и государственной деятельности Павла I в период его краткого правления, но, даже признавая некоторые положительные моменты в его замыслах и поступках, следует сказать, что размышления о том, как Павел I служил своему Отечеству, как “подтягивал дисциплину”, невольно рождали мысль не только о необходимости его свержения, но и об ограничении самодержавия законами и конституционными учреждениями.

Проекты преобразований политической системы России и попытки их осуществления начинаются с первых дней царствования Александра I и продолжаются весь XIX век. Споры о смысле и значении проектов и реформ XIX в. продолжаются до настоящего времени. Что задумывалось верховной властью и что получалось на деле?

12.1. Планы и дела Александра I

Александр I воспитывался Екатериной II в духе уважения к законам, к людям независимо от их положения. Готовя внука к царствованию, она внушала ему мысль о необходимости заботы о государстве и подданных как главной в деятельности монарха. Огромную роль в формировании личности будущего императора сыграл его воспитатель швейцарец Лагарп.

Оказавшись на престоле в результате убийства своего отца Павла I в ночь с 11 на 12 марта 1801 г., Александр I уже одним изпервых своих указов от 15 марта 1801 г. объявил полную амнистию политическим ссыльным, заключенным в тюрьмах, и эмигрантам, а 2 апреля была ликвидирована и сама Тайная канцелярия, наводившая ужас на российских жителей. В это же время было восстановлено в своих правах около 10—12 тыс. офицеров и чиновников, лишенных их при Павле I по суду и без суда, было отменено запрещение ввоза книг и нот из-за границы, разрешены частные типографии, снят запрет на поездки за границу, восстановлены Жалованные грамоты дворянству и городам, запрещено принимать объявления о продаже крестьян без земли.

Все эти меры означали лишь ликвидацию в основном наиболее одиозных распоряжений Павла I, не требовали какой-либо подготовки и не означали серьезных перемен в существовавшем строе. Но в это же время был создан Непременный совет из 12 сановников, который должен был стать совещательным органом при царе, но особой роли не имел. 5 июня была образована Комиссия для составления законов.

В июне 1801 г. начал работать Негласный комитет в составе молодых друзей Александра I — Строганова, Новосильцева, Чар-торыйского и Кочубея. Задачей комитета было изучение положения дел и реформирование правительственного механизма. В Негласном комитете обсуждались проекты разграничения и уточнения полномочий высших государственных учреждений. В результате 8 сентября 1802 г. по проекту этого комитета были учреждены министерства. В это же время была проведена реформа Сената. При этом идея преобразования Сената в законодательное учреждение (в плане разделения компетенции между верховными органами власти) была отвергнута, и Сенат, по сути, остался органом государственного надзора над администрацией и высшей судебной инстанцией.

Уже при обсуждении проекта реформы Сената и ее осуществлении выявились ограниченность либеральных взглядов Александра I и их абстрактность. Он долго не хотел включать в регламент Сената право представления императору о неправильных действиях министров: при первой же практической попытке поставить под контроль даже не его действия, а деятельность его чиновников, Александр I оказал упорное сопротивление этому проекту. Но без четкого разграничения полномочий органов власти, без создания системы взаимного контроля, без предоставления высшим учреждениям хоть какой-то независимости и самостоятельности все попытки Александра I навести порядок, установить равенство перед законом и прочие либеральные проекты оборачивались пустыми мечтами. Так, в регламенте Сената был также пункт, по которому Сенату предоставлялось право высказывать свои возражения против новых указов, если они не соответствовали законам, были неясны по своему смыслу или неудобны по тем или иным соображениям. Но если по представлению Сената в таком указе не делалось изменений, то он оставался в силе. Вскоре представился случай и Сенату реализовать это свое право. По докладу военного министра Александр I определил, что все дворяне унтер-офицерского звания обязаны служить в военной службе 12 лет, что противоречило Жалованной грамоте дворянству, и сенатор граф С. Потоцкий предложил опротестовать этот указ. Это было сделано с ведома самого Александра I, но его реакция на единодушное мнение Сената оказалась резко отрицательной: Александр I не только оставил указ в силе, но и лишил Сенат этого права.

В 1803 г. М. Сперанский, молодой талантливый чиновник, которого Александр I стал приближать к себе, составил записку, в которой обрисовал всю трудность положения в стране: “В настоящем порядке вещей мы не находим самых первых элементов, необходимо нужных к составлению монархического управления (под монархическим управлением Сперанский разумел конституционное. — Авт.). В самом деле, каким образом можно основать монархическое (т.е. конституционное. — Авт.) управление по образцу, изложенному выше, в стране, где половина населения находится в совершенном рабстве, где сие рабство связано всеми почти частями политического устройства и с воинской системой и где сия система необходима по пространству границ и политическому положению? Каким образом можно основать монархическое управление без государственного закона и без уложения? Каким образом можно постановить государственный закон и уложения без отделения власти законодательной от власти исполнительной? Каким образом отделить власть законодательную без сословия (т.е. учреждения. — Авт.) независимого, ее составляющего, и без общего мнения, ее поддерживающего? Каким образом составить сословие (т.е. учреждение. — Авт.) независимое без великого и, может быть, опасного превращения (т.е. переворота. — Авт.) всего существующего порядка — с рабством и без просвещения? Каким образом установить общее мнение, сотворить дух народный без свободы тиснения (печати)? Каким образом ввести или дозволить свободу тиснения без просвещения? Каким образом установить истинную министерскую ответственность там, где отвечать некому и где отвечающий и вопрошающий составляют одно лицо, одну сторону? Каким образом без ответственности могут быть охраняемы законы в исполнении? Каким образом может быть обеспечено самое исполнение без просвещения и обилия в исполнителях?..”.

По мнению М. Сперанского, все эти проблемы необходимо было разрешить, а потом уже вводить конституцию, а пока он предлагал самодержавие сохранить, усилить народное мнение, которое должно влиять на власть, и постепенно вводить новые учреждения, которые бы “приспособляли дух народный” к восприятию идеи конституции.

В своей “Записке” Сперанский четко выразил мнение наиболее прогрессивных деятелей того времени. Главным препятствием для введения конституционного строя считалось крепостное право, но отменять его без просвещения считалось опасным, а просветить народ при крепостном праве было нелегко. Получался своего рода заколдованный круг, выйти из которого предполагалось путем длительных и упорных усилий, и первоочередной задачей полагали просвещение. И именно просвещению правительство уделяло много внимания в первое пятилетие XIX в. Были образованы новые университеты, которые пользовались большой автономией, резко увеличены расходы на образование, ослаблена цензура, выделялись субсидии для перевода и издания книг и т.д.

После перерыва в преобразовательной деятельности, вызванного войнами 1805 и 1807 гг., Александр I вновь обращается к проектам и проводит ряд реформ государственного управления в 1810— 1811 гг. Подготовка к ним шла с конца 1808 г. в ходе бесед Александра I со Сперанским, ставшим к этому моменту его ближайшим соратникам. Результатом этих бесед явилось “Введение к Уложению государственных законов”, написанное Сперанским.

М.Сперанский доказывал необходимость коренных реформ в России закономерностями всемирной, и особенно европейской, истории. Все развитие политической жизни Европы представляло, по его мнению, “переход от феодального правления к республиканскому”, и никто не смог противостоять этому неумолимому процессу.

Тем же самым путем, по мнению Сперанского, шла и Россия. Исходя из положения в государстве, из изменения отношения народа к самодержавной власти, из явного упадка ее авторитета, из очевидной невозможности справиться с положением “частными исправлениями”, прямо заявляя о “всеобщем неудовольствии”, “сильном желании другого порядка вещей”, Сперанский делал однозначный вывод: “Настоящая система правления не свойственна уже более состоянию общественного духа, и настало время переменить ее и основать новый вещей порядок”, что означало ограничение самодержавия и создание конституционной монархии.

В основу реформы Сперанский предлагал положить традиционный принцип разделения властей на законодательную, исполнительную и судебную. С этой целью предлагалось законодательную власть сосредоточить в новом органе — Государственной думе, исполнительную — в министерствах, а судебную отдать Сенату

Определенными гражданскими правами во “Введении” наделялись все жители страны, включая крепостных крестьян, а политическими (право избирать и быть избранными) — дворяне и люди среднего состояния на основе имущественного ценза.

Проводить преобразования Сперанский предполагал постепенно, не сразу открывая весь замысел, но и не затягивая дело.

Похоже, что предложения Сперанского были представлены Александру I и одобрены им. Во всяком случае, 1 января 1810 г. было объявлено о создании нового высшего органа власти — Государственного совета — и открылось его первое заседание. Однако Государственный совет оказался не тем органом, который предусматривался проектом Сперанского, предлагавшего сделать Совет связующим звеном между императором и тремя принципиально новыми формами государственной власти — Государственной думой (законодательство), Сенатом (суд) и министерствами (исполнительная власть). Реально же Государственный совет получил совершенно другую функцию — исключительно законосовещательного органа, все законы должны были проходить через него, но он их не принимал, а только обсуждал, право принятия закона осталось за императором. При этом Александр I не склонен был считать себя связанным мнением большинства Совета. Из 242 дел, по которым в 1810—1825 гг. в Государственном совете были разногласия, Александр I в 159 случаях утвердил мнение большинства, в 83 случаях — меньшинства (причем в 4 случаях это было мнение одного человека). Естественно, все остальные предложения Сперанского остались на бумаге. А Государственный совет скоро был наделен, помимо законосовещательной, судебными и контрольными функциями, наряду с Сенатом. А поскольку законы обсуждались еще и в Комитете министров и комиссии законов, то даже упорядочения и разграничения полномочий и функций высших органов власти не произошло, скорее, наоборот.

В марте 1812 г. без всяких объяснений и обвинений Сперанский был отправлен в ссылку и вернулся в Петербург только через 9 лет. С начавшейся вскоре войной работа по составлению проектов преобразований была прекращена, но после заграничных походов эта работа возобновилась. В 1815 г. Александр I даровал конституцию Царству Польскому, а в речи на открытии первого польского сейма в 1818 г. недвусмысленно пообещал со временем распространить конституционное устройство на всю Россию. Эта речь Александра I была очень быстро напечатана в русских газетах, что должно было означать решительность намерений императора. И действительно, вплоть до 1820 г. в Варшаве, в канцелярии Новосильцева, шла работа по написанию конституции для России, основой для которой явилась конституция Царства Польского.

Польская конституционная хартия определяла, что Царство Польское навсегда присоединяется к России, русский император объявлялся польским царем, его власть законодательно ограничивалась хартией, соблюдать которую император обязывался особой клятвой. В хартии было записано, что “польский народ будет иметь на вечные времена народное представительство”, состоящее из двух палат: Сената и палаты депутатов. Члены Сената пожизненно назначались императором, члены нижней палаты избирались путем прямого голосования. Избирательное право получали все дворяне, достигшие 21 года и обладавшие недвижимостью, и остальные граждане, имевшие недвижимую собственность и уплачивающие за нее налог, кроме польских крестьян, уже тогда лично свободных.

В октябре 1819 г. в Варшаве Александр I рассмотрел и утвердил принципы будущей конституции, известные как “Краткое изложение основ”. Многие разделы в этом документе были еще мало разработаны, но видна близость к польской хартии 1815 г., и в целом он является типичным образцом конституционных проектов того времени. В нем нашли отражение самые существенные черты европейского государственного устройства: разделение властей, независимость одной ветви власти от другой, равенство всех граждан перед законом, народное представительство, состоящее из назначаемой императором верхней палаты и избираемой нижней, и т.д.

Окончательный вариант конституции России под названием “Государственная уставная грамота Российской империи” был готов к осени 1820 г. В этом документе сделано много отступлений назад по отношению к польской хартии и “Краткому изложению основ”. Существенно усиливались законодательная власть императора, его вмешательство в судопроизводство. Избиратели теперь определяли только кандидатов в депутаты, из которых император делал окончательное назначение.

И здесь мы видим, что, как и в случае с Сенатом в 1802 г., если Александр I сталкивался с чем-то, что ущемляло привычную бесконтрольность, что ограничивало его возможности действовать по-своему, его самодержавная сущность брала верх над его теоретическими представлениями.

С. Мироненко отмечает, что при всей буржуазности характера “Уставной грамоты” не следует преувеличивать ее последовательность и радикальность. В “Уставной грамоте” основополагающий принцип всех европейских конституций того времени — суверенитет народа, т.е. признание народа источником государственной власти, заменен суверенитетом императорской власти. В статье 12 сказано прямо и недвусмысленно: “Государь есть единственный источник всех в империи властей гражданских, политических, законодательных и военных”. В этом “Уставная грамота” 1820 г. принципиально отличается даже от польской хартии 1825 г., где нет ни слова о суверенитете монарха. И это не отвлеченный теоретический вопрос, а принципиально важное положение, которое определило главный недостаток проекта, идущий из феодального прошлого, — проникновение императорской самодержавной власти во все сферы государственной жизни, сохранение ее определяющего влияния на все стороны жизни страны. Также сохранялись все дворянские привилегии, а о крепостном праве даже не упоминалось.

Постепенно Александр 1 терял всякий интерес даже к этому столь урезанному и двойственному проекту конституции России, и на этот раз не было никаких попыток его реализации, и он остался неизвестным в то время. О причинах отказа Александра I даже от мечтаний о реформах речь еще впереди.

12.2. Государство в период правления Николая I

Период правления Николая I единодушно считается временем самой глухой реакции, “чугунным” временем. Но, как ни странно, и в это время готовились проекты преобразований, обсуждался в секретных комитетах крестьянский вопрос. Особенно это касается первых лет николаевского царствования. В ходе следствия над декабристами перед Николаем I открылась довольно неприглядная картина: тяжелое экономическое положение государства (дефицит бюджета), неэффективность государственного аппарата, коррупция и злоупотребления чиновничества и многое другое. Николай I повелел сделать выборку из показаний декабристов с предложениями самых необходимых мер для улучшения положения в стране, и она находилась у него в кабинете постоянно. 6 декабря 1826 г. был даже создан Комитет, состоявший из крупных деятелей времен Александра I (М. Сперанский, князь А. Голицын, граф П. Толстой, И.И.Дибич, Ил. Васильчиков), а делопроизводителями были назначены молодые статс-секретари Д.Н. Блудов и Д.В. Дашков. Задачами Комитета (который известен как Комитет 6 декабря) были разборки и анализ бумаг Александра I, пересмотр основ и уставов государственного управления и разработка предложении о его совершенствовании. Комитет заседал более или менее регулярно до 1832 г., но без каких-либо заметных результатов. Зато в том же 1826 г. (26 июня, в день рождения Николая I) был образован корпус жандармов, а через несколько дней все дела тайной полиции были переданы печально знаменитому III отделению императорской канцелярии. Во главе обоих учреждений был поставлен А. Бенкендорф.

В первые годы царствования Николая I была проведена грандиозная работа по упорядочению российского законодательства — кодификация законов (задуманная Александром I еще в первый год правления). До этого времени формально продолжало действовать Уложение 1649 г., а все последующие законы и указы не издавались, не классифицировались, устаревшие не отменялись. По каждому делу приходилось для обоснования судебного решения делать выписки из множества правовых актов, которые иногда составляли несколько сотен страниц. В многочисленных законах трудно было разобраться и понять, как должно решить дело, и это давало богатейшие возможности для злоупотреблений продажных чиновников, чем они беззастенчиво пользовались. Сенатский чиновник И. Селиванов вспоминал: “При неимении не только Свода, но даже простого собрания законов уголовные палаты проводили в своих решениях такие законы, которые никогда издаваемы не были... Высочайшие указы по получении подшивались один под другим, и из этого к концу года составлялась книжища страшной толщины, в которой, чтобы отыскать что-нибудь, надо было перелистать всю книжищу от первого листа до последнего. А так как таких книжищ, чтобы найти что-нибудь, надо было пересмотреть целые десятки, то, право, откажешься от всякой проверки, махнешь рукой и скажешь: вероятно, верно, ежели написано”.

Работа по кодификации была сосредоточена во II отделении императорской канцелярии под руководством М. Сперанского. И это практическое дело крупнейшего составителя проектов реформ было осуществлено блестяще. В результате появились два издания:

Полное собрание законов Российской империи в 47 томах и Свод законов, включавший действовавшие законы, в 15 томах.

12.3. Бюрократия и самодержцы

Отличительными чертами российской системы управления были раздробленность, разобщенность отраслей управления, отсутствие непосредственной связи между ведомствами, четкого распределения между ними административных функций. Это порождало настоящую анархию и делало власть императора единственным фактором, приводившим к согласованию различные части управления, единственной силой, которая связывала управленческие институты в систему. Благодаря такой организации управления император имел возможность вмешиваться буквально во все, и на этом основывается распространенная точка зрения о том, что личная воля императора являлась самой влиятельной силой в русском обществе, что уже одно упорядочение системы управления, ликвидация в ней анархии, четкое распределение функций между ведомствами автоматически влекли за собой ограничение самодержавия. В значительной степени это верно, но так ли уж самовластен и неограничен в своей воле был российский самодержец? Убийство отца его приближенными было постоянным напоминанием Александру I об ограниченнии на самом деле его власти произволом, интересами и желаниями высших сановников, волокитой и неисполнительностью бюрократического аппарата.

Не случайно наиболее крупные проведенные Александром I преобразования были реорганизациями системы государственного управления. Они были направлены на усиление законности в его деятельности и подконтрольности, эффективности и исполнительности. Ибо, подчеркнем еще раз, в осуществлении административных функций чиновники, как правило, исходят прежде всего из собственных интересов, которые не во всем совпадают с интересами центральной власти. И наиболее явными показателями ограниченности власти самодержца и наличия корпоративных интересов чиновничества были ложь в донесениях и практика неисполнения указов и предписаний императоров. Хрестоматийным является пример, когда распоряжение Николая I не было выполнено, несмотря на 23 подтверждения.

“Человек, которому подвластно все, — это ложь, прикрытая короной”, — так писал маркиз де Кюстин под впечатлениями своего путешествия в Россию в 1839 г. Утверждение, что при обширных просторах государства наилучшей формой правления является самодержавная монархия, — это или циничная ложь, или далеко не невинное заблуждение. Стремление контролировать и управлять всем и вся, вплоть до самых отдаленных окраин, из одного центра может быть реализовано только через направление в провинцию полновластных представителей центра. Николаи I это понимал так, что каждый губернатор должен быть хозяином в губернии, а он, император, хозяином в империи. Но поскольку столичная власть не имеет возможности контролировать деятельность своих полномочных представителей на местах, это неизбежно приводит к страшным злоупотреблениям и произволу, к превращению наместников в провинциальных деспотов, неподконтрольных ни обществу, ни центральной власти.

Наглядной иллюстрацией этому было управление Сибирью и та картина беспредела чиновников, с которой столкнулся М. Сперанский, назначенный в 1819 г. сибирским генерал-губернатором. Его предшественником был И.Пестель, который из 13 лет генерал-губернаторства 11 провел в Петербурге. Сперанский к тому времени успел побыть губернатором в Пензе, познакомиться с нравами провинции. Тем не менее уже из Тобольска он писал своему знакомому: “Чем далее спускаюсь я на дно Сибири, тем более нахожу зла, и зла почти нетерпимого. Измучен жалобами, доносами, ябедою, едва нахожу я столько терпения, чтоб окончить дело, мне порученное. Слухи ничего не увеличивали, и дела хуже еще слухов. Есть способы к исправлению, но они предполагают совсем другой образ управления, совсем другой и полный набор чиновников”. В Томске было еще хуже, в губернской администрации Сперанский не нашел ни одного чиновника, не бравшего взяток. Ему пришлось дела по взяткам вывести из разряда уголовных и отнести их к гражданским, распорядившись закрывать их, если взяточники возвращали деньги.

Но то, что творилось в Тобольске и Томске, было лишь бледной копией картины злоупотреблений, творившихся в Иркутской губернии. Губернатор Трескин, говоря современным языком, был руководителем целой мафиозно-чиновничьей организации, в которой видную роль играли секретарь губернатора Белявский и три уездных исправника. Готовясь к встрече с новым генерал-губернатором, нижнеудинский исправник Лоскутов отобрал у населения своего уезда чернила, бумагу и перья, так как прекрасно понимал неизбежность жалоб на него со стороны обираемых им жителей.

Несмотря на принятые меры, жалобы все-таки были написаны и переданы Сперанскому на самой границе Иркутской губернии двумя стариками (“все равно скоро умирать”). Жалобы подавались в присутствии исправника, и старики испытывали подлинный ужас. Они встали перед Сперанским на колени, положили жалобы на непокрытые головы и, когда он взял жалобы, упали на землю, как бы прощаясь с жизнью. Но больше всего нового генерал-губернатора поразило другое. Узнав о жестоком обращении уездного исправника Лоскутова с населением, Сперанский распорядился сейчас же отрешить его от должности и арестовать. И тут старики схватили Сперанского за полу одежды и, испуганно озираясь на исправника, зашептали: “Батюшка, ведь это Лоскутов, что ты это баешь, чтоб тебе за нас худого не было... верно, ты не знаешь Лоскутова”. Для запуганных жителей уезда исправник был едва ли не сильнее не только генерал-губернатора, но и самого российского императора. Воистину, до Бога высоко, а до царя далеко.

Существует три возможных способа установления контроля над бюрократическим аппаратом, налаживания его нормального функционирования и борьбы с коррупцией в нем и его работой на себя, когда его собственные корпоративные интересы берут верх над общегосударственными и общественными.

Во-первых, можно поставить бюрократию под контроль общества через конституцию с разделением властей, выборностью, гласностью, свободным общественным мнением, с гарантированными политическими и гражданскими свободами, с узаконенной оппозицией и т.д.

Во-вторых, превратить бюрократический аппарат в бессловесную машину, исполнителей — в винтиков, действующих по инструкции, полностью изгнав самостоятельность в мыслях и поступках.

И в-третьих, установить жесткий репрессивный режим, жестоко карать чиновников за любую провинность.

Первый путь возможен и в России. Более того, российское общество все увереннее становится на него. Но это длинный и сложный путь становления внутренней свободы человека, чувства собственного достоинства в каждом человеке, путь становления личности, прежде всего основанный на экономической независимости от государства как можно большего числа членов общества. Нигде и никогда этот путь не осуществлялся путем революции сверху, даже если носитель верховной власти возмечтает о свободах и конституции. Неодолимыми препятствиями станут сопротивление верхушек общества и государства и неготовность и неспособность основной массы населения по указу, в одно мгновение, стать свободной. Третий путь возможен только в чрезвычайных специфических условиях, когда у монарха, вождя появляется возможность опереться на определенные слои населения (люмпенов, маргиналов). В России такая ситуация возникнет после 1917 г. и реализуется в полном объеме при Сталине. Но опыт показывает, что добиться таким образом можно в итоге только наиболее полного осуществления второго варианта — вплоть до превращения не только бюрократического аппарата, но и всего общества в механизм, покорный воле вождя. А сам по себе второй путь был осуществлен при последних Романовых.

Реформаторские затеи Александра I были однозначно утопическими, легковесными. Для конституционного, правового строя в России первой четверти XIX в. не было ни социально-экономического, ни политического, ни культурного основания. Не случайно, что и для обоснования необходимости освобождения крестьян использовались аргументы религиозно-нравственного, а не экономического типа.

В. Томсинов так характеризовал деятельность Негласного комитета (и это определение с полным правом можно распространить на все проекты и на деятельность Александра I и многих подобных реформаторов вплоть до настоящего времени): “Среди знавших о деятельности комитета не было почти никого, кто бы относился к реформаторству друзей Александра равнодушно, т. е. никак. Почти все относились к нему серьезно. Всерьез верили в то, что образованные на западноевропейский манер, не имеющие никакого опыта государственного управления, да и не знающие как следует России молодые люди смогут разработать разумный план планомерного, сознательного преобразования этой огромной, необъятной умом и сердцем страны, которую в прошлом гнули и ломали, заливали кровью и развращали, перекраивали и перестраивали, но которая тем не менее всегда жила и развивалась по-своему — так, как того хотелось ей, а не какому-либо пресловутому вождю — “гению”!”

Странная эта вера отражала дух времени, когда человеческий разум казался могущественнее всего, что есть на свете, — могущественнее даже самой человеческой истории. Легкость, с каковой, опираясь на разум, удалось развенчать прошлое и вконец расправиться с ним, возбуждала мысль о том, что так же легко можно будет, пользуясь разумными идеями — рецептами, спроектировать и построить будущее. Исторические основы того или иного народа, его культурно-национальные особенности считались детскими погремушками, явлениями, не имевшими сколько-нибудь большого значения для будущего. Главным казалось найти правильные идеи — принципы устройства будущей политической организации — и составить из них соответствующую схему. Последняя, будучи введена в действие, немедленно и сама по себе даст положительный результат. Идеи, возникшие на западноевропейской почве, мыслились поэтому вполне пригодными для России. А люди, проникнутые ими, долгое время жившие за границей, представлялись серьезными реформаторами”.

Попутно только заметим, что все сказанное точно так же относится к идеям, выросшим на коммунистической, патриотической или великодержавно-националистической почве, и к людям, эти идеи исповедующим. Дело не в идеях, а в принципиальной невозможности перестроить, а тем более построить на пустом месте общество по умозрительной схеме.

Понимание Николаем I роли монарха как хозяина страны и как первого слуги государства (а службу он как военный понимал как основанную на строгой дисциплине и служебной иерархии) в сочетании с его недоверием к обществу и чиновничеству привели к стремлению Николая I выделять из общей бюрократической рутины наиболее важные дела и сосредоточивать их в особых отделениях собственной канцелярии под своим непосредственным руководством. Управляющие такими отделениями получали ранг министров. О двух наиболее известных отделениях — кодификационном II и полицейском III — уже говорилось.

Кроме того, для превращения бюрократии в послушный инструмент императору было необходимо ее обезличить, свести каждого чиновника до роли колесика огромной машины, на рычаге управления которой лежит его, императора, рука. А функцию этого рычага должна была исполнять инструкция, издаваемая императором. Чем сильнее разрасталась бюрократия, тем острее ощущалась необходимость замены управления через должностных лиц управлением посредством инструкций — замещение в администрации личностей, действовавших по своему усмотрению, безликой массой чиновников, лишь исполнявших инструкции верховной власти. В многочисленных воспоминаниях об эпохе Николая I и в научных трудах общими являются фразы о бездарности, бездушии и глупости чиновников. И это не случайно — именно на таких теперь предъявляла спрос бюрократическая машина. Положение не изменилось и после 1917 г. Не случайно также усиление охранительной тенденции во внутренней и внешней политике российских императоров уже в первой половине XIX в. Ибо если из бюрократического аппарата, из системы управления вообще изгоняются все живые, энергичные, самостоятельные, мыслящие люди, то невозможным или, по крайней мере, чрезвычайно затрудненным становится любое развитие, любое движение вперед. Система начинает Работать на сохранение того, что есть. Именно с эпохи Николая I сама власть начинает насаждать идеи самобытного исторического пути России, что наглядно выразилось в знаменитой формуле графа Уварова — “православие, самодержавие, народность”. А если верховная власть бывала вынуждена призвать на помощь в крайних ситуациях крупных личностей (в эпоху реформ 1860-х годов — Витте, Столыпин), то избавлялась от них сразу же, когда проблемы были решены (или только казалось, что опасность для монархии миновала). Именно здесь лежит причина глубокого недоверия последних Романовых к крупным деятелям-реформаторам.

Истинный характер политических взглядов Александра I, отношение обоих сыновей Павла I к России как к семейной вотчине особенно ярко проявились в их внешней политике. Вместо хозяйственного и культурного развития, ослабления внутренних противоречий Александр I и Николай I безрассудно расходовали энергию империи на разорительные, ничем не оправданные войны. Даже беглый взгляд на карту убеждает, что геостратегические интересы России диктуют поддержание хороших отношений с Францией и Англией и политику ослабления Австрии и Пруссии, веками стремившихся к расширению на восток. Но российские императоры не учитывали этих обстоятельств. С начала XVIII в. российские монархи женились только на германских принцессах, и именно тесные родственные связи часто определяли их политику. К тому же и Александр I, и Николай I были убежденными монархистами, и их желание сохранить наследственные монархии в Европе постоянно порождало внешнеполитические конфликты, войны и принесло России бесславное звание “жандарма Европы”. Войны с Наполеоном были вызваны недовольством Александра I ликвидацией им некоторых небольших монархий и убийством герцога Энгиенского, члена свергнутой французами королевской семьи. Неудовольствие Александра I вызвало и самопровозглашение безродного Наполеона императором Франции. А спустя много лет Николай I испортил отношения с Францией, отказавшись именовать “братом”, согласно этикету, Наполеона III. Николай I в 1849 г. подавил восстание венгров против Австрии и тем самым сохранил могущественного соседа, который тут же предал его во время Крымской войны.

12.4. Революционное и общественное движение

В 1816 г. в России возникла первая тайная политическая организация — “Союз спасения”. Ее создали А.Н. Муравьев, С.П. Трубецкой, Н.М. Муравьев, М.И. и С.И. Муравьевы-Апостолы И.Д. Якушкин, М.С. Лунин, М.Н. Новиков, Ф.П. Шаховской. Вскоре к ним присоединился П.И. Пестель. Численность тайного общества не превышала 30 человек, его цели, практические намерения были неопределенными. Главным для членов первого декабристского общества было желание служить народу, делать все для его блага.

“Союз спасения” распался в 1818 г., и вместо него появился “Союз благоденствия”, который был значительно многочисленнее (до 200 человек). Программа и устав союза назывались “Зеленая книга” (по цвету переплета). В ней были определены цели и методы деятельности “Союза благоденствия” по оказанию содействия правительству во внедрении “блага всеобщего во все поры государства”. Пропаганда передовых взглядов в дворянских кругах, распространение грамотности в народе, помощь в освобождении отдельных крепостных, организация литературных обществ, подача проектов реформ правительству, попытки борьбы с проявлениями судейского беззакония — так в основном выглядела практическая деятельность “Союза благоденствия”. Либерально-просветительская программа и деятельность “Союза благоденствия” основным ядром декабристов рассматривались как прикрытие основных целей общества, открытых только для посвященных и сводившихся к введению конституционного строя в России и ликвидации крепостного права. Другой задачей “Союза благоденствия” было привлечение как можно большего числа членов, из которых уже можно было бы вербовать более активных деятелей. Но такая медлительная тактика очень скоро перестала удовлетворять наиболее активных и решительных участников “Союза благоденствия”, и вместе с растущим разочарованием в реформаторстве Александра I и запретом тайных обществ это привело к распаду общества в 1821 г.

С 1822 г. существовали две стремившиеся к координации действий, но тем не менее обособленные друг от друга революционные организации: Северное общество в Петербурге и Южное общество на Украине. Оба декабристских общества делали ставку на тактику военной революции. В отношении планов будущего устройства России между ними были большие расхождения. “Русская правда” П.И. Пестеля, принятая Южным обществом, ставила целью учреждение республики после периода военной диктатуры. “Конституция” Н.М. Муравьева, обсуждавшаяся в Северном обществе, предусматривала конституционную монархию. Различия были и в предложениях по решению крестьянского вопроса, прежде всего в отношении дворянского землевладения, при обоюдном согласии в вопросе о необходимости личного освобождения крестьян.

При определении причин возникновения движения декабристов, выступления части дворянства против интересов своего сословия неправомерно прямолинейное рассмотрение его как проявление борьбы зарождавшегося капиталистического уклада против обветшалого феодализма. И декабристы были далеки от буржуазии и сам феодализм еще не так уж обветшал.

Декабристы выросли и были воспитаны на просветительской идеологии XVIII в. с ее идеями естественного равенства, веры во всемогущество разума и просвещения, служения народу. Побудительным началом, толкавшим будущих декабристов на революционный путь, было нравственное чувство вины перед крепостным народом, вообще перед всеми униженными и оскорбленными. Это нравственное чувство заставляло будущих декабристов еще до 1812 г., будучи подростками, мечтать о подвигах и делах на пользу дикарей острова Сахалин, а после Отечественной войны, под воздействием патриотического подъема и более близкого знакомства с народом привело к созданию первого тайного общества — “Союза спасения”. Характерно, что все основатели этого общества прошли Отечественную войну 1812 г. в младших офицерских чинах и постоянно соприкасались с солдатами.

Несомненно, знакомство с передовым Западом сыграло свою роль. Но эта роль все же вторична — декабристы в своих проектах конституций использовали опыт западного конституционного устройства, в выработке методов действий оглядывались на европейские революции с их кровью и страданиями как раз простого народа и хотели избежать насилия и бедствий своего народа. При создании декабристских обществ применялись структурные принципы европейских тайных обществ — немецкого Тугендбунда, итальянских карбонариев. Декабристы использовали чужой опыт, перерабатывали его, но знакомство с Западом не являлось побудительной причиной для перехода к революционной деятельности — впечатления от крепостнической действительности были сильнее.

Постоянно подчеркивается, что декабристы, будучи выходцами из дворян, боялись обратиться к народу. Почти никогда не отмечается, что эта субъективная боязнь имела объективную основу. Народ в России в то время не был готов к революции, к восприятию революционных призывов, руководящей роли революционеров. Сугубо локальные народные восстания 1818—1820 гг. (особенно донские волнения), которые рассматриваются историками как некая “подоснова” движения декабристов, выявили характернейший для России XIX в. факт: сохранение в крестьянских массах монархических иллюзий, веры в царя при откровенной враждебности к дворянству. Именно антидворянские настроения крестьян делали проблематичной возможность обращения декабристов к народу и еще более проблематичной поддержку декабристов народом. Но декабристы-офицеры стремились сблизиться с солдатской массой и завоевать доверие солдат, и это им удавалось, но открывать им свои цели вплоть до восстания декабристы опасались.

У декабристов уже появляются идеи, которые станут весьма характерными для российского революционного движения. Это — упование на всемогущее организованное государство, которое жертвует интересами отдельного гражданина во имя “наибольшего благоденствия”, а также ставка на сильную дисциплинированную тайную организацию в борьбе с самодержавием. Надежды на государство в достижении социальной справедливости и материального благополучия иллюзорны, что показывает опыт российской истории как до декабристов, так и после них, особенно в советское время. Эти иллюзии, к сожалению, сохраняются и поныне.

После поражения восстания декабристов в общественной и умственной жизни России наступила пора реакции и упадка.

Но нельзя вытравить живую мысль раз и навсегда, и центрами оживления интеллектуальной и общественной жизни в России в начале 1830-х годов стали кружки Станкевича и Герцена в Московском университете. В кружке Станкевича, в который входили Белинский, К. Аксаков, Грановский, Бакунин, Катков и др., интересовались в основном вопросами этики и философии. Главным интересом кружка Герцена, к которому принадлежали Огарев, Сатин, Кетчер, Пассек и др., были политические и социальные проблемы. Кружок Герцена скоро распался из-за ареста и ссылки его членов за исполнение революционных песен.

1840-е годы прошли под знаком споров западников и славянофилов. Славянофилы разработали систему взглядов, основанную на православной вере. Согласно этой системе на первый план выдвигались и подчеркивались противоречия и расхождения в развитии двух миров: западного — германо-романского и восточного — греко-российского. В отличие от Чаадаева, первым высказавшего эту идею, славянофилы крайне идеализировали весь ход развития русского славянского мира и отрицательно относились ко всей западноевропейской культуре.

Славянофилы полагали, что православная вера и русский народ сохранили во всей чистоте начало древнего духовного христианства, а на Западе оно исказилось идеями католицизма и преобладанием материальной культуры над духовной. Они утверждали, что в России государство и общество якобы развивались на началах свободы, демократических общинных порядков, а на Западе на началах насилия, порабощения одних народов и классов другими, откуда возникло феодальное, аристократическое начало личного феодального землевладения и обезземеливания масс. Исходя из этого учения, славянофилы требовали полной свободы слова и вероисповедания и полной независимости от государства личного, общинного и церковного быта, что выразилось в славянофильской политической формуле: “Сила власти — царю, сила мнения — народу”. В учении славянофилов были точки соприкосновения с теорией официальной народности.

Именно за идею российской исключительной самобытности западники резко критиковали как представителей официальной народности, так и славянофилов. Западники считали едиными законы развития России и Запада и выступали за использование западного исторического опыта для улучшения российской жизни. Лидерами западников были Белинский, Герцен, Грановский.

Центрами духовной жизни России в 40—50-е годы были журналы “Отечественные записки” и “Современник”.

В конце 40-х годов, несмотря на усиление правительственной реакции, количество кружков молодежи и их численность выросли. В это время в Россию проникают идеи утопического социализма. Эти идеи обсуждались в кружке Буташевича-Петрашевского. Члены этого кружка, в том числе Ф. Достоевский, были арестованы в 1849 г., и 90 человек были осуждены на каторжные работы, ссылку в Сибирь и разжалованы в солдаты.

В первой половине XIX в. Россия выиграла ряд войн, разгромила самого Наполеона, в стране произошли положительные сдвиги в экономике, Александр I и Николай I провели ряд реформ государственного управления, было разгромлено революционное движение декабристов. Но Крымская война показала полную несостоятельность николаевской системы. Дочь знаменитого поэта Ф.И. Тютчева А.Ф. Тютчева в своих мемуарах как бы подводит итог не только царствованию Николая I, но и вообще первой половине века: “Угнетение, которое он оказывал, не было угнетением произвола, каприза страсти; это был самый худший вид угнетения — угнетение систематическое, обдуманное, самодовлеющее, убежденное в том, что оно может и должно распространяться не только на внешние формы управления страной, но и на частную жизнь народа, на его мысль, его совесть, и что оно имеет право из великой нации сделать автомат, механизм которого находился бы в руках владыки... И вот когда наступил час испытания, вся блестящая фантасмагория этого величественного царствования рассеялась как дым... В короткий срок полутора лет несчастный император увидел, как под ним рушились подмостки того иллюзорного величия, на которое, он воображал, что поднял Россию”.