В XIV в. происходят важные события: резко активизировались Литовское княжество, великое княжество Владимирское с центром в Москве, новый этнос в Малой Азии — турки-османы. Это дало возможность Л.Н. Гумилеву сделать вывод о том, что через эти территории в XIII в. прошла ось нового пассионарного толчка. Уже в XIII в. здесь действуют пока еще небольшие консорции пассионариев: князь литовский Миндовг и его сподвижники, положившие начало великому княжеству Литовскому; великий князь Александр Невский и его сподвижники (Гаврила Олексич и др.), сохранившие северо-восточную Русь путем союза с Ордой и тем самым обеспечившие возможность формирования нового этноса — великорусского; султан Осман, объединивший вокруг себя сподвижников, назвавших себя турками, и положивший начало могущественной Османской империи.

Всякий новый этнос (народ) формируется из двух и более компонентов. Наряду со славянами и финно-угорскими племенами (меря, мурома, чуваши, мари, удмурты, мордва) очень заметным компонентом великорусского этноса становятся монголо-татары.

История великорусского этноса ведет свой отсчет от знаменательного события. Это состоявшаяся 8 сентября 1380 г. битва, именуемая Мамаевым побоищем, а позднее названная Куликовской битвой. Л.Н. Гумилев в связи с этим замечает, что сражался Дмитрий, великий князь Московский, на Куликовом поле не с Ордой, а с узурпатором Мамаем и его наемным войском. Авантюристом, жаждавшим власти, был темник (командир 10 тыс. воинов — “тьмы”) Мамай. Он не являлся Чингисидом, а стало быть, не имел права на престол Золотой Орды. Мамай сажал на престол удобных ему ханов-марионеток и правил от их имени, опираясь на население причерноморских степей и половцев (как до него темник Ногай). Обескровленная усобицами (“великой за-мятней”) Золотая Орда оказалась неспособной к сопротивлению узурпатору. Против него выступил законный хан Белой и Синей Орд Тохтамыш (Чингисид). Опять началась война. Проиграв решающий бой и спасаясь от преследователей, Тохтамыш бежит в Среднюю Азию и попадает к Тимуру, эмиру Самарканда и Бухары. Тимур дал Тохтамышу войско, с помощью которого Тохтамыш вновь овладел Белой и Синей Ордами (Казахстан и Сибирь) и двинулся на запад, чтобы изгнать из Причерноморья Мамая.

Для отражения грозившей опасности Мамай привлек чеченцев, ясов (осетин), касогов (черкесов), крымских караимов. “На содержание такого войска нужны были деньги, и немалые, а получить финансовую помощь он смог лишь от своих друзей генуэзцев (имевших в Крыму свою опорную базу — крепость Кафа (ныне Феодосия). Но взамен генуэзцы потребовали концессии для добычи мехов и торговли на севере Руси, в районе Великого Устюга”. Москва отвергла предложение и уже этим продемонстрировала верность союзу с законным наследником ханов Золотой Орды Тохтамышем, стоявшим во главе волжских и сибирских татар.

Мамай, рассерженный отказом Москвы, принимает решение о карательном походе на Русь и с этой целью вступает в союз с великим князем Литвы Ягайлом, обещая тому половину Руси. Тохтамыш, в свою очередь, подтвердил союз с Дмитрием Московским. Правда, ни Ягайло, ни Тохтамыш не успели оказать помощь своим союзникам. А на Куликовом поле войско Московского князя сражалось не с ордынцами, а с наемниками — генуэзцами, ясами, касогами, половцами. Разбитый Мамай бежал в причерноморские степи, где собрал новое войско. В 1381 г. Тохтамыш, союзник Дмитрия, с сибирским войском пришел в причерноморские степи и встретил Мамая, снова готового к бою. Но татарские воины Мамая, увидев законного хана, сошли с коней и положили перед собой оружие в знак покорности хану. Мамай бежал в Крым, к своим друзьям-генуэзцам. А те, убедившись в том, что Мамай — битая карта, попросту убили его.

Поход Тохтамыша на Русь в 1382 г., в результате которого была сожжена Москва, Л.Н. Гумилев объясняет доносом суздальских князей о желании якобы Москвы и Рязани перейти на сторону Литвы. “Тохтамыш поверил доносу: сибиряку и в голову не пришло, что его обманывают”. И дело, конечно, не только в наивности человека. Здесь, замечает Л.Н. Гумилев, перед нами результат изменения уровня пассионарности в Орде, ибо лучшая ее часть погибла во время “великой замятии”, истребленная теми же татарами-сибиряками, “и подать дельный совет хану было просто некому”. В результате набега Москва была сожжена, причем татары смогли ворваться в Москву только из-за содействия все тех же суздальских князей. “Выиграли от набега только предатели — суздальские князья. Но все, связанное с набегом, имело далекие и глубокие последствия. Взятие Москвы испортило те тесные дружественные отношения, которые ранее существовали между Ордой и Московским княжеством. Тем не менее Москва не начала войны с Ордой, так как ближние бояре Дмитрия прекрасно поняли, в чем дело. Московские дипломаты отнюдь не заблуждались насчет истинных виновников произошедшей трагедии. И воевать с Тохтамышем, который был просто орудием зла, лжи, человекоубийства, они не считали нужным. Но симпатии к Орде необратимо исчезли”.

Тем не менее, подчеркивает Л.Н. Гумилев, союзнические отношения Москвы с Ордой поддерживались. В частности, в 1391 г., когда войска эмира Тимура теснили ополчение Тохтамыша, ему на помощь выступил сын Дмитрия Донского (умершего в 1389 г.) Василий I Дмитриевич. Но в сражении он не участвовал. А Тохтамыш после очередного поражения бежал в Литву к великому князю Витовту. Была достигнута договоренность: Витовт помогает Тохтамышу вернуть престол Золотой Орды, за это тот отдает великому князю Русь. И тем самым Тохтамыш продал своего союзника — Москву.

Темир-Кутлуг, владевший Золотой Ордой, не собирался уступать престол Тохтамышу, а Русь — Витовту. Война стала неизбежной, но Москве в ней даже не пришлось участвовать.

Битва Витовта и Тохтамыша с Темир-Кутаусом (Темир-Кутлуем) и Едигеем произошла 12 августа 1399 г. на реке Ворскле (приток Днепра).Европейская армия была наголову разбита татарами, Тохтамыш бежал с поля боя первым.

Наибольшую выгоду из битвы на Ворскле извлекла Москва: поражение Витовта спасло ее от угрозы литовского захвата. Правда, ненадолго. В 1406 г. Витовт вновь предпринимает поход на Русь. Сил для самостоятельной борьбы с Витовтом у Москвы не было, и Василий Дмитриевич обращается за помощью к ордынскому хану. Новый ордынский хан Шадибек стремился вернуться к традиционной политике ханов Золотой Орды — союзу с Русью и на просьбу откликнулся, прислав Василию I татарское войско. Витовт к тому времени дошел до Тулы и остановился, ибо получил известие о татарском войске. Витовт повернул назад, не принимая боя, — слишком свежа была память о сокрушительном разгроме на Ворскле 7 лет назад. Союз Орды и Москвы снова оправдал себя.

Это — о защите Руси от натиска с Запада. Но, кроме того, считает Л.Н. Гумилев, Орда служила защитой Руси и от натиска с Востока, со стороны Китая.

В первой половине XV в. завершается процесс распада Орды. Распалась она не столько от ударов извне, даже таких мощных, как походы Тимура, а от внутренних столкновений и различий в политической ориентации, из-за чего происходило обособление этносов. Еще при жизни мурзы Едигея, “правителя двора”, выделились ногайцы, кочевавшие между низовьями Волги и Яика.

В 1428 г. отделилась Тюмень, где хан Абульхайр (Абулхайр) и его улус приняли название “узбеки”. В 1438 г. обособляются Крым и Казань. Все эти новообразовавшиеся ханства были врагами Большой Орды, являвшейся преемницей Золотой Орды.

“Дольше всего союз с Ордой поддерживала Москва, хотя и уклонялась от регулярной выплаты дани. Деньги, которые взимались с крестьян якобы для татар, оставались в казне московского князя. Из-за распрей в Орде можно было и не платить. Поэтому понятно, что русские князья воевали не против хана, а против мятежников, часто совершавших набеги на пограничные области”.

Сын ордынского хана Улус-Мухаммеда (Улу-Мухаммед) Касим-хан поступает на службу к великому князю московскому Василию II и становится одним из его наиболее преданных сторонников. Именно участию Касим-хана был в немалой степени обязан Василий II своим возвращением на престол в 1447 г., узурпированный соперником Василия Темного Дмитрием Шемякой. “За верную службу Василий выделил Касиму в пожизненное владение городок на Оке (Городец-Мещерский), который стал с тех пор называться Касимовым (отсюда касимовские татары). Население касимовского служилого ханства долго сохраняло все свои этнографические особенности, включая исповедание ислама”.

После отделения Крымского ханства собственно Золотая Орда стала включать лишь территории, непосредственно прилегающие к Сараю, и уже не представляла для Руси опасности. В 1465 г. хан Большой Орды Ахмат попытался предпринять поход на Москву, чтобы заставить ее платить “выход”, но неожиданное нападение крымских татар заставило хана отказаться от похода. Что же касается знаменитого “стояния на Угре” (1480 г.), Л.Н. Гумилев не видит оснований считать его моментом окончания татарского ига. Хан Ахмат стоял без движения, ожидая действий своего союзника — короля Польского и великого князя Литовского Казимира IV. Но соединению короля и хана помешал набег на Литву крымского хана Менгли-Гирея, союзника Ивана III. Казимир вынужден был бросить свои силы на защиту Литвы. Исход “стояния на Угре” решил рейд русско-татарского отряда под командованием воеводы Ноздреватого и царевича Нур-Даулет-Гирея в тыл Ахмата. Узнав об угрозе своим владениям, Ахмат быстро отступил.

“...Нет никаких оснований считать, будто “стояние на Угре” ознаменовало собой свержение ордынского ига... С Ордой практически перестал считаться еще отец Ивана III — Василий Темный, который включал этнические осколки Золотой Орды в состав своего великого княжества. Да и современники воспринимали войну с Ахматом не как свержение ига, а как войну за веру с нечестивым противником, врагом православия. Представляется, что применительно к событиям 1480 г. стоит говорить не о “крушении ига”, которого попросту не было, а о создании системы противостоящих друг другу политических союзов между государствами, возникшими на развалинах Золотой Орды: великим княжеством Московским, Крымским и Казанским ханствами, Ногайской ордой”. Ахмат и его наследники ориентировались на союз с Литвой, а крымские татары — на союз с Москвой. Иван III поддерживает казанского царевича Мехмета-Ахминя, дав ему рать во главе с князем Даниилом Холмским, и Мехмет-Ахминь становится казанским ханом.

В 1491 г. Иван III оказывает поддержку крымскому хану Менгли-Гирею в борьбе с детьми Ахмата. “Это было началом окончательного крушения Золотой Орды. В 1502 г. крымский хан достиг полной победы над последним царем Золотой Орды — Шихматом”. Но союзные отношения Москвы с Казанью и Крымом были в, исторической перспективе лишь эпизодом, сменившимся длительным периодом враждебности, ибо Москва и ее временные союзники принадлежали к разным суперэтносам: православному, евразийскому и мусульманскому. “В Древней Руси отрицательное отношение летописцев к татарам проявилось не в XIII в., а столетие спустя, тогда, когда узурпатор Мамай стал налаживать связи с католиками против православной Москвы. Поздний антитатарский фольклор связан не с эпохой Чингиса, а с трехсотлетней эпохой набегов крымских татар и ногайцев (а также казанских татар) на Литовскую и Русскую Украину (и Русь — со стороны Казани). Впрочем, справедливости ради надо отметить, что запорожские и донские казаки не уступали ногайцам в стремлении к грабительским набегам. И те и другие были храбрыми и предприимчивыми вояками”.

Таким образом, считает Л.Н. Гумилев, более поздние, враждебные отношения между Россией и татарскими ханствами, тяготевшими к Османской Турции, были перенесены историографией XVIII—XX вв. на эпоху XIII—XV вв., когда имел место симбиоз, а затем взаимовыгодный военно-политический союз между Русью и Ордой. Слово “иго” в значении “господство, угнетение”, отмечает Л.Н. Гумилев, впервые зафиксировано лишь при Петре I, в 1691 г.:

“Писали запорожцы... будто они... с немалою жалостью под игом московского царя воздыхают”. Получается, что наши “неразумные” предки и не подозревали, что живут под “игом” татар. Они называли ордынского хана “царем”, воспринимая себя составной частью державы этого царя, правда, со значительной долей автономии. Они платили “выход” — дань, или налог, что во все времена воспринимается без восторга. И при этом уплата налогов центральному правительству “далеко не всегда именуется игом”. Если считать ордынский суверенитет в Восточной Европе и Западной Сибири игом, то как назвать власть Литвы над исконными русскими землями — Киевом, Волынью, Белоруссией?” Известно, что там практически исчезла русская культура и шло постоянное насаждение католицизма, не увенчавшееся, впрочем, заметным успехом.

Союз Руси с Ордой, считает Л.Н. Гумилев, был результатом не завоевания, а политического расчета, который оправдался. Татарские силы задержали наступление Литвы на Русь и амортизировали грозный удар Тимура. В XV в. Москва была уже сильнее Орды. Союз Москвы и Орды держался до тех пор, пока он был выгоден обеим сторонам. С XV в. шел процесс увеличения мощи России, и вскоре она уже могла противопоставить себя и католическому Западу, и мусульманскому Востоку, возглавленному Турцией. А Орда распалась, и в результате столица Восточной Европы из Сарая была перенесена в Москву.

В Восточной Европе, говорит Л.Н. Гумилев, была одна полицентристская социальная система, не ставшая химерной потому, что обе стороны не стремились сделать ее монолитной, жили порознь и относились друг к другу терпимо. “Кончилось это только тогда, когда Орда распалась, Крым, Казань и Ногайская Орда связали свою судьбу с Оттоманской Портой (Турцией), а бывшие несториане и шаманисты (монголо-татары) стали русскими однодворцами — стражами южной границы”.

Таким образом, в Восточной Европе действовали, как выражается Л.Н. Гумилев, три суперэтноса, или, как принято говорить, три взаимовраждебные культуры: местная, русская, объединенная православием; мусульманская, находившаяся на излете, но восстановленная Тимуром; и западноевропейская, находившаяся в максимальной степени активности и потому наиболее хищная. Западноевропейская культура “сделала Польшу своим авангардом, с ее помощью вобрала в себя Литву и готовилась к овладению всей Русью. Но это удалось лишь на две трети, ибо Москва и Суздаль, Тверь и Рязань устояли”. Им удалось предотвратить раздел своей страны по двум одинаково важным причинам.

1. Мусульмане и католики усердно мешали друг другу, одна битва на Ворскле в 1399 г. обессилила Литву и Польшу на десятилетие, дав передышку Москве.

2. Остатки носителей кочевой культуры нашли приют в Москве и умножили ее силы. Россия в XV в. унаследовала высокую культуру Византии и татарскую доблесть, что поставило ее в ранг великих держав. При этом важно учитывать следующее обстоятельство, которое очень многое объясняет, — воспользоваться такой ситуацией Москва “сумела лишь потому, что в XIV в. на ее и литовских землях произошел взрыв этногенеза, подобный тем, какие ранее имели место и у монголов, и у европейцев. Для России XIV в. это было второе рождение, залог долгой жизни. А там, где взрыва этногенеза не было (например, в Галиции, некогда бывшей цитаделью русской культуры), шло унылое тление и остывание пепла, зато Галиция и Белоруссия обошлись без татар”.

Этногенезы — процессы, возникающие вследствие природных явлений, а как известно, природа не ведает ни добра, ни зла. Ураганы, ледники, землетрясения приносят людям бедствия, но сами являются частями географической оболочки планеты Земля, в состав которой “входит биосфера, частью коей является антропосфера, состоящая из этносов, возникающих и исчезающих в историческом времени. Моральные оценки к этносам также неприменимы, как ко всем явлениям природы, ибо они проходят на популяцион-ном уровне (уровне этноса, народа), тогда как свобода выбора, определяющая моральную ответственность, лежит на уровне организма или персоны”.

Л.Н. Гумилев считает, что Евразийский континент за исторически обозримый период объединялся три раза. Сначала его объединили тюрки, создавшие Великий тюркский каганат, который включал земли от Желтого до Черного моря. На смену тюркам пришли монголы, создавшие Монгольскую империю, простиравшуюся от Тихого океана до Карпат. Затем, после периода полного распада и дезинтеграции, инициативу взяла на себя Россия. С XV в. русские начали продвижение на восток и вышли к Тихому океану, создав Великороссию — Российскую империю. Новая держава стала, таким образом, “наследницей Тюркского каганата и Монгольского улуса”.

Разнообразие ландшафтов Евразии положительно влияло на этногенез ее народов. Каждый из этих народов обитал в своем, привычном ему ландшафте: русские осваивали речные долины, финно-угорские народы и украинцы — водораздельные пространства, тюрки и монголы — степную полосу, а народы Севера (палеоазиаты) — тундру. При таком разнообразии географических условий для народов Евразии объединение всегда оказывалось намного выгоднее разъединения. Дезинтеграция лишала их силы, сопротивляемости. Разъединиться в условиях Евразии означало поставить себя в зависимость от соседей, чаще всего далеко не бескорыстных. В силу этого в Евразии политическая культура выработала свое, оригинальное видение путей и целей развития. “Евразийские народы строили общую государственность, исходя из принципа первичности прав каждого народа на определенный образ жизни. На Руси этот принцип воплотился в концепции соборности и соблюдался совершенно неукоснительно. Таким образом обеспечивались и права отдельного человека”.

...Исторический опыт показал, что пока за каждым народом сохранялось право быть самим собой, объединенная Евразия успешно сдерживала натиск и Западной Европы, и Китая, и мусульман. К сожалению, в XX в. (это фаза надлома для великорусского суперэтноса) мы отказались от здравой и традиционной для нашей страны политики и начали руководствоваться европейскими принципами — пытались всех сделать одинаковыми. Механический перенос в условия России западноевропейских традиций мало дал хорошего, и это неудивительно. Ведь российский суперэтнос возник на 500 лет позже. И мы, и западноевропейцы всегда это различие ощущали и за “своих” друг друга не считали.

Конечно, если мы сравниваем себя с современными западно-европеицами или американцами, то сравнение не в нашу пользу: мы огорчаемся, и совершенно напрасно. Сравнение имеет смысл лишь для равных возрастов этноса. Европейцы старше нас на 500 лет, и то, что переживаем мы сегодня. Западная Европа переживала в конце XV — начале XVI вв. Как бы мы ни изучали европейский опыт, мы не сможем сейчас добиться благосостояния и установить нравы, характерные для Европы. Наш возраст, наш уровень пассионарности предполагают совсем иные императивы поведения.

Это вовсе не значит, что нужно с порога отвергать чужое. Изучать иной опыт можно и должно, но стоит помнить, что это именно “чужой опыт”. Итак, всему свое время.