17.1. Аграрный вопрос в России. Крестьянское и помещичье землевладение

17.2. Аграрные программы политических партий

17.3. Аграрная реформа П.А. Столыпина

17.4. Промышленность России накануне мировой войны. Проблема многоукладности российской экономики

17.5. Государство и общество в России. Россия в первой мировой войне

После первой революции в России произошли серьезные экономические, социальные и политические перемены. Продолжался аграрный кризис. Попытка разрешить его была предпринята с помощью реформ, связанных с именем П.А. Столыпина. Точки зрения историков на то, насколько сильно был развит капитализм в русской деревне, что представляло собой в экономическом, социальном и культурном отношении русское крестьянство, основательно расходятся. Много разногласий вызывают и оценки столыпинской аграрной реформы. В советской исторической науке преобладала тенденция определять эту реформу как последнюю попытку спасти помещичье землевладение и саму монархию путем разрушения сельской общины и создания слоя крестьян-богатеев. В настоящее время громче звучат голоса безусловных сторонников П.А. Столыпина, видевших в его реформах единственное средство спасения России.

Промышленность России начала XX в. изучалась историками в основном с точки зрения выявления в стране социально-экономических предпосылок Великой Октябрьской социалистической революции. При этом до середины 1950-х годов господствовали представления М.Н. Покровского и его учеников о низком уровне развития капитализма в России.

Затем выявилась другая крайность — стремление доказать, что дореволюционная Россия быстро догоняла ведущие страны Запада по индустриальному развитию, а по уровню монополизации даже опережала некоторые передовые капиталистические страны (Францию и Англию, например).

17.1. Аграрный вопрос в России. Крестьянское и помещичье землевладение

Около 80% населения России жило в деревне и так или иначе было связано с сельским хозяйством, и, конечно же, интересы этой основной массы населения и ее положение имели решающее значение для определения путей дальнейшего развития страны.

В деревне же главным был вопрос о земле. При этом очень часто ограничиваются указанием на неравномерное распределение земли между крестьянством и помещиками и острую нехватку земли у крестьян, вызванную сохранением помещичьего землевладения, о чем много говорили крестьянские депутаты в Государственной думе.

В 45 губерниях европейской части России только 21% владельцев имений вели собственное хозяйство, 47% сдавали землю в аренду, 32% вели хозяйство смешанным способом.

Кроме того, крестьянская надельная земля была обложена всяческими платежами, ее нельзя было свободно продавать и покупать, цены на землю и арендные платежи были очень высокими. К 1906 г. крестьяне выплатили 2,5 млрд. руб. выкупных платежей, с начала 1860-х годов до 1910 г. затратили 2 млрд. руб. на покупку частновладельческих земель. В конце XIX — начале XX вв. за аренду у помещиков примерно 20 млн. десятин земли у крестьян уходило ежегодно около 150 млн. руб., а в период столыпинской аграрной реформы — не менее 250 млн. руб. Ограничения купли-продажи надельной земли, невыгодность ее покупки из-за обремененности платежами препятствовали переходу земли в руки наиболее предприимчивых крестьян — зарождавшихся фермеров.

Конечно же, и среди помещиков, и среди крестьян (особенно на Северном Кавказе, в Новороссии, Поволжье и Сибири) были хозяева, которые вели дело предпринимательским способом. Но их было мало, они были связаны в своей деятельности крепостническими пережитками. И обратим особое внимание — очаги крестьянского аграрного предпринимательства были расположены на окраинах Российской империи, а вблизи политических центров зрело недовольство “голодных и холодных” крестьян.

Крестьянская община, существовавшая и в начале XX в., помогала крестьянам выстоять в борьбе с природными катаклизмами; налоговым гнетом государства и с помещиками, но препятствовала наиболее полному проявлению сил и предприимчивости людей энергичных и хозяйственных.

Сохранение помещичьего и надельного землевладения, огромные трудности для развития аграрного капитализма приводили к сохранению отсталых способов земледелия, консервации устаревших социальных структур в деревне и, как следствие, низкой эффективности сельского хозяйства России. Так, например, выглядят сравнительные цифры урожайности хлебов в России с ее западными соседями за пять предвоенных лет — 1908—1913 гг. (средние с одной десятины): Германия — 140 пудов, Англия — 150, Голландия — 162, Бельгия — 165, Дания — 195, Россия — 45 пудов.

В стране, где четверо кормили одного, случались периодические неурожаи и голод, последний — в 1911 г., когда бедствие охватило 20 губерний европейской части России и в продовольственной помощи, по официальным данным, нуждались 20 млн. человек.

Россия в то время вывозила хлеб (9—14 млн. т в 1909—1913 гг.) и по потреблению хлеба городским населением накануне мировой войны не уступала США. Но, принимая во внимание соотношение сельского и городского населения в России, иначе быть не могло. Чрезвычайно важен также еще один момент. В России основная масса крестьян продавала хлеб не потому, что он был лишний, и не для того, чтобы получить прибыль и вложить ее в развитие производства, а для получения денег на уплату различных платежей и покупку минимума потребительских товаров. И вследствие узости внутреннего рынка и необходимости для крестьянина продать как можно быстрее хлеб в России был очень дешев и поэтому конкурентоспособен на внешнем рынке, но мало пригоден для ведения рентабельного предпринимательского хозяйства при малых объемах производства (как это было в Сибири в начале XX в.). Если же крестьяне были бы освобождены от крепостнических платежей и чрезмерных налогов, то они сократили бы продажу хлеба и увеличили собственное потребление.

Таким образом, крестьянское общинное полунатуральное хозяйство в начале XX в. переживало глубочайший внутренний кризис, который невозможно было разрешить при его сохранении в прежнем виде. И в это время большинство крестьян пахали землю примитивными плугами или сохами, сеяли, разбрасывая семена руками, убирали хлеб серпами и косами. При таком уровне агротехники прирост объема сельскохозяйственного производства возможен только за счет расширения посевных площадей. Но ко второй половине XIX в. возможности расширения пределов Российской империи и освоения новых земель при том уровне энерговооруженности земледелия были практически исчерпаны, а население за период с 1861 г. до 1912 г. выросло примерно вдвое. Излишек земель на окраинах России был не столь большим, как казалось. Дело в том, что в природно-климатических условиях России (длинная зима, короткий летний рабочий сезон) затраты на ведение земледельческого хозяйства — количество рабочего скота, капитальные постройки, запасы на зиму — гораздо больше, чем в Европе. Следовательно, размеры земельных владений должны быть больше, особенно при товарном характере производства. Такие хозяйства и преобладали на окраинах страны — в степной полосе, в Поволжье и Сибири. Приток переселенцев лишал старожилов возможности расширения своих хозяйств и ставил под угрозу такого же аграрного кризиса, как в историческом центре России. Там же, а это преимущественно бывшая крепостная деревня, давно не было свободных земель, а население росло, и это приводило к дроблению наделов, распашке лугов и пастбищ и вытекающему из этого кризису скотоводства. Более половины крестьянских хозяйств европейской части России накануне первой мировой войны имели одну лошадь или были вовсе безлошадными. Сокращалось и поголовье крупного рогатого и мелкого скота в расчете на одно хозяйство.

На крестьянском хозяйстве основывался весь старый полуфеодальный социально-экономический уклад, и его кризис приводил к кризису всего российского общества. Вот почему аграрный кризис, проблемы крестьянского хозяйства привлекали к себе столь большое внимание и политических партий и государства.

17.2. Аграрные программы политических партии

Характер предложений решения аграрного вопроса политическими партиями зависел как от интересов социальных слоев, которые эти партии представляли, так и от их взглядов на будущее России.

Крайне правые и черносотенные партии и группы вообще не хотели что-либо менять в политическом, социальном и экономическом строе России. Они не видели и не хотели видеть тех изменений в стране, которые уже произошли. Их идеалом была ничем не ограниченная абсолютная монархия с патриархальным крестьянским хозяйством, неизменностью помещичьего землевладения и казенной промышленностью как основами этой монархии. Эти взгляды были вполне по душе Николаю II. Необходимо отметить антикапиталистическую, антирыночную направленность взглядов крайне правых, которым не нравилось развитие частной промышленности, возникновение частных монополий в промышленности и крестьянской частной собственности на землю, которые они считали (и вполне справедливо) угрозой для их идеала — царского самодержавия. Поэтому крайне правые выступали даже против реформ П.А. Столыпина.

Варианты решения земельного вопроса с помощью распространения и укрупнения частной собственности крестьян на землю и ликвидации общинной формы землепользования выдвигали “Союз 17 октября” и партия кадетов. Октябристы были единственной политической силой, целиком и полностью поддерживавшей П.А. Столыпина в его реформах. Кадеты были сторонниками частной собственности на землю, ее укрепления и защиты, но помещичью и крестьянскую надельную формы землевладения, феодальные по происхождению и характеру, они рассматривали как формы частной собственности. Поэтому кадеты выступали за неприкосновенность дворянских имений, что не нравилось крестьянам, и в то же время, чтобы хоть немного успокоить крестьян, кадеты считали возможным частичное отчуждение помещичьих земель (особенно тех, которые были в аренде у крестьян) и передачу их крестьянам за “умеренную цену”. Это уже не нравилось ни помещикам, ни крестьянам, которые хотели получить всю землю помещиков, и бесплатно.

Эсеры все еще продолжали верить если не в социалистические инстинкты русского мужика, то в возможность через крестьянскую общину прийти к социализму, минуя капитализм. По этой причине они выступали против частной собственности на землю и разрушения общины (и поэтому были бескомпромиссными противниками П.А. Столыпина и его аграрной реформы). Они предлагали проведение социализации земли, что означало ликвидацию частной собственности на нее и переход к общественному владению и распоряжению землей демократическими общинами и союзами общин на началах уравнительного землепользования, запрет купли-продажи. Главным эсеровским лозунгом было требование предоставления земли только тем, кто ее обрабатывает. Как подготовка к общинному социализму выдвигалась идея развития кооперации среди крестьян. Предлагались также конфискация монастырских и удельных земель, использование государственных земель для наделения крестьян.

Аграрная программа эсеров на деле обрекала крестьян на продолжение нищей, полуголодной жизни. Даже раздел между крестьянами всех помещичьих и государственных земель при сохранении характера крестьянского хозяйства и низкого уровня агротехники (что было неизбежно при небольших размерах владений) мог дать в лучшем случае временную передышку. А потом, по мере роста населения, все проблемы вновь обострились бы. Сохранение господства в сельском производстве мелкого крестьянского полунатурального хозяйства сдерживающим образом влияло бы и на развитие промышленности, замедляло, а при полной реализации эсеровских замыслов — могло и остановить индустриальную модернизацию России. В этом отношении последствия реализации аграрных идей крайне правых и крайне левых (эсеров) были бы одинаковыми. И это не случайно, так как и те и другие исходили из представлений об особом характере России, ее особом пути, только правые ничего не хотели менять, а эсеры желали убрать верхушку, а жизнь народа оставить прежней.

До революции 1905—1907 гг. социал-демократы мало внимания уделяли крестьянскому вопросу. В первой программе РСДРП были только положения о возвращении крестьянам отрезков и отмене выкупных платежей. Причина в том, что социал-демократы исходили из марксистских идей о разложении и исчезновении крестьянства в процессе развития капитализма. Активное участие крестьян в революции подтолкнуло социал-демократов к разработке аграрной программы для привлечения на свою сторону крестьянства. При этом они все же исходили из идеи о необходимости создания условий для капиталистического развития деревни. Меньшевики выступали за отчуждение помещичьей земли и передачу ее в распоряжение местных органов управления, которые предоставляли бы ее наиболее достойным крестьянам на определенных условиях (программа муниципализации земли). Группа разделистов предлагала просто разделить землю между крестьянами, считая, что остановить процесс разложения крестьянства, создания товарных хозяйств и обеднения, пролетаризации основной массы все равно невозможно. Кстати, результат оказался бы таким же: при осуществлении эсеровской программы социализации земли вместо общинного социализма в любом случае получился бы аграрный капитализм, только более долгим и трудным путем.

Целям развития аграрного капитализма в России были подчинены и идеи В.И. Ленина, высказанные им в работе “Аграрная программа социал-демократии в первой русской революции”, написанной в 1907 г., но опубликованной только в 1917 г.

В.И. Ленин писал, что основой раздела земли должна быть национализация земли, понимаемая им как полная ликвидация всех старых феодальных форм землевладения, как помещичьего, так и крестьянского надельного, с полной свободой хозяйства на земле фермеров,

Одно замечание к ленинскому утверждению. Исчезновение патриархального крестьянства как социального слоя не означает вовсе разорение и нищету всех крестьян, они вполне благополучно могли жить в качестве наемных рабочих, и чем больше процветало

бы фермерство и с его помощью городская промышленность, тем лучше жил бы и бывший крестьянин, ставший рабочим.

17.3. Аграрная реформа П.А. Столыпина

Противоречия оценок П.А. Столыпина и его аграрной реформы крайне велики. Многие полагают, что если бы Столыпину не помешали, то эта реформа привела бы сельское хозяйство России к процветанию. Так ли это, и что помешало осуществлению столыпинских аграрных преобразований — война и революция или что-то другое, что явилось в конечном счете одной из главных пружин событий 1917 г. и последующих лет?

П.А. Столыпин полагал, и совершенно справедливо, что простой передел всей земли между крестьянами, как они того желали, проблемы не решал. В своей речи в Государственной думе 10 мая 1907 г. он доказывал это так: если разделить между крестьянами всю землю, даже находящуюся под городами, то в Вологодской губернии пришлось бы всего, вместе с имеющимися наделами, по 147 десятин на двор, в Олонецкой — по 185, в Архангельской — по 1309, в 14 губерниях не хватило бы и по 15 десятин на двор, а в Полтавской — всего лишь по 9, в Подольской — по 8 десятин.

Главной причиной тяжелого положения крестьянства было, по мнению П.А. Столыпина, не столько малоземелье, сколько преобладание общинного, уравнительного землепользования. В одной из речей он критиковал этот способ землепользования, указывая на отсутствие стимулов к более производительному труду, к использованию знаний и умений наиболее способных хозяев.

Считается, что целью Столыпина была расчистка пути аграрному капитализму при сохранении помещичьего землевладения с помощью разрушения общины, превращения надельной земли в частную. Но это не совсем так. Точнее, цели у П.А. Столыпина были другие, не о развитии капитализма он думал (для этого, наоборот, нужна была пролетаризация крестьянства, от которой он предостерегал).

Суть своего понимания реформы П.А. Столыпин выразил в речи 5 декабря 1908 г.: “Личный собственник... властен распоряжаться своей землей, властен закрепить за собой свою землю, властен требовать отвода отдельных участков ее к одному месту; он может прикупить себе земли, может заложить ее в Крестьянском банке, наконец, продать ее. Весь запас его разума, его воли находится в его распоряжении: он в полном смысле слова кузнец своего счастья”.

П.А. Столыпин надеялся, что, став полным собственником земли, крестьянин будет трудиться с большим усердием, тщательнее заботиться о земле, повышать урожайность и сможет прокормить себя и иметь возможность продавать излишки и без особого расширения своих земельных владений. Образцом для него служили фермеры и хуторяне Прибалтики и Восточной Пруссии. В прибалтийском имении отца Колноберже он вырос, в Прибалтике начал свою карьеру, много занимался сельским хозяйством и дело знал. Только не учитывал, что природные условия в тех краях отличаются от условий в России, и автоматически переносить опыт фермерских хозяйств Прибалтики на всю Россию было нельзя.

П.А. Столыпин также полагал, что с помощью мелкой земельной собственности можно сохранить крестьянство как сословие, избавить его от угрозы обеднения и пролетаризации, для чего предлагал дополнительные меры. В той же речи 5 декабря 1908 г. он говорил: “Ни закон, ни государство не могут гарантировать его (собственника. — Прим. авт.) от известного риска, не могут обеспечить его от возможности утраты собственности, и ни одно государство не может обещать обывателю такого рода страховку, погашающую его самодеятельность”'.

Но государство может и должно, полагал Столыпин, закрепить за крестьянами их надельные земли, полученные после освобождения от крепостного права, которая “не может быть отчуждена лицу иного сословия; надельная земля не может быть заложена иначе, как в Крестьянский банк; она не может быть продана за личные долги; она не может быть завещана иначе, как по обычаю”. В пределах одного уезда также нельзя было покупать более 6 указных наделов.

П.А. Столыпин не раз говорил о необходимости сохранения надельной формы землевладения как основы сохранения крестьянства, но никогда не связывал распространение мелкой личной собственности крестьян на землю с развитием рыночных отношений, торгового земледелия. И это не случайно, потому что торговое земледелие, рыночные отношения неизбежно вели к размыванию крестьянства как такового, к росту имущественной дифференциации крестьян и утере большинством из них своих наделов и превращению в наемных — сельских и промышленных — работников.

Сохранение крестьянства как сословия в начале XX в. было и невозможно — не было столько земли в России, даже на ее окраинах, и, главное, это не отвечало коренным интересам России.

Повышение производительности труда в сельском хозяйстве, его интенсификация были действительно одними из важнейших задач, стоявших перед Россией в начале XX в., но их решение было невозможно без индустриальной модернизации страны в целом, без развития торгового земледелия и скотоводства, а это неминуемо вело к исчезновению патриархального полунатурального крестьянского хозяйства.

Хотел того П. Столыпин или нет, но распространение частной собственности на землю среди крестьян и разрушение общины способствовало развитию аграрного капитализма (хотя и с большими трудностями) и тем самым обрекало основную массу крестьянства на потерю привычного, патриархального, образа жизни и пролетаризацию. Не случайно проведение столыпинской реформы, выделение зажиточных крестьян на хутора и отруба встретило активное сопротивление большинства общинников.

Поданным И.Д. Ковальченко, который опирался на донесения губернаторов, к 1 января 1916г. выделились из общины и укрепили землю в личную собственность 2,5 млн. дворохозяев (27% всех общинных дворов), имевших 15,9 млн. десятин (14% всех общинных земель). Из них только 26,6% получили от сельского общества согласие на выход, 72,3% вышедших из общины получили разрешение от местных властей. Было отмечено много случаев морального и физического террора со стороны общинников по отношению к хуторянам и отрубщикам — недопущение на сельские сходы, оскорбления, потравы, лишения водопоев, а то и поджоги;

То обстоятельство, что более четверти выделившихся крестьян укрепили за собой только 14% общинных земель, говорит о том, что выходила в основном беднота, не способная создать сильные хозяйства, вопреки надеждам П.Столыпина. В этом отношении интересные данные о мотивах выхода крестьян из общин имеются в исследовании Московского общества сельского хозяйства. В 1909 г. (это пик реформы) укрепили землю в собственность для ее продажи 52,5% опрошенных крестьян, из опасения потерять излишки земли при переделе — 27,3% и для успешного ведения хозяйства лишь 18,7%.

В 1905 г. надельное крестьянское землевладение составляло 35,2% (138,8 млн. десятин) всех земельных владений европейской части России, а частные крестьянские земли — 3,3% (13,2 млн. десятин). К 1 января 1915 г. площадь крестьянских частных земель увеличилась на 27,5% и составляла 16,9 млн. десятин. И именно на таком узком земельном плацдарме и развертывалась столыпинская аграрная реформа, преобладание надельного общинного землевладения над частным крестьянским являлось подавляющим и после нескольких лет реформы. Конечно, среди крестьян-надельщиков были такие, кто хотел бы и мог стать фермером при подходящих условиях, но и среди крестьян-частновладельцев были и кулаки, ведшие хозяйство по-старому, была беднота, и в целом это не меняло соотношения сил. Вообще отмечено дальнейшее усреднение крестьянства, снижение доли зажиточных, что свидетельствует об углублении внутреннего кризиса крестьянского хозяйства. В 1888— 1891 гг. безлошадные и однолошадные дворы в европейской части России составляли 55,8% всех дворов, а дворы с четырьмя лошадьми и более — 10,7%, в 1912 г. — соответственно 63,8 и 6,4%. Снижалась и доля зажиточных крестьян в земледельческом производстве: в 1881-1891 гг. - 38,1%, в 1899-1900 гг. - 32,2, в 1912 г.- 26%.

Все сказанное означает, что борьба крестьян-общинников против зажиточных выделившихся крестьян (кулаков и фермеров) — это не борьба сельского пролетариата и полупролетариата против сельской буржуазии, т.е. борьба за лучшие условия продажи своей рабочей силы или борьба за социализм, а борьба старого патриархального крестьянства за сохранение своего образа жизни, старых дорыночных порядков. Анализ крестьянских наказов, подготовленных в 1917 г. к I Всероссийскому съезду крестьянских депутатов, показывает, что главные требования крестьян направлялись против остатков крепостничества и на передел всей земли. Вопросы рыночных отношений, несмотря на их исключительную остроту и злободневность, в наказах, по сути дела, не получили отражения. В этом факте проявился полунатуральный характер основной массы крестьянских хозяйств. И именно эта основная масса патриархального крестьянства была главным препятствием на пути столыпинской реформы, ее активное и пассивное сопротивление привело эту реформу к фактическому провалу еще до революции, и, что еще важнее, сама реформа и борьба крестьян с ней накаляли и без того обостренную обстановку в деревне. Обострению обстановки в деревне в это время способствовало и другое важное направление столыпинской реформы — переселения крестьян. После 1905 г. переселились 3,7 млн. человек, возвратились обратно около 1 млн., 700 тыс. частью разбрелись по Сибири, частью погибли, и лишь 2 млн. человек сумели закрепиться на земле. Как правило, переселенцы недружелюбно встречались старожилами, справедливо видевшими в них угрозу своему благополучию. Да и на ссуду в 150 руб. на семью трудно было в Сибири создать крепкое хозяйство, затраты на его создание и поддержание здесь были еще больше, чем в европейской части России. Так что и в Сибири преобладали маломощные хозяйства. Многие переселенцы превращались в батраков у старожилов. Несладким было и положение вернувшихся крестьян — земля, дом, все хозяйство проданы, деньги истрачены. Таким образом, в деревне постепенно накапливался горючий материал, вспыхнувший ярким пламенем в 1917 г.

17.4. Промышленность России накануне мировой войны. Проблема многоукладной российской экономики

С большими сложностями было связано и индустриальное развитие России. За 1861—1913 гг. Россия во много раз увеличила объем промышленного производства и занимала по этому показателю пятое место в мире. Но промышленно развитых стран в это время было очень мало, а по качественным показателям Россия часто уступала не только передовым государствам.

По такому важному качественному показателю, который наиболее верно отражает процесс перехода общества от аграрного к индустриальному, как степень его урбанизации (доля городского населения). Российская империя находилась на предпоследнем месте наряду с Японской (18%), и лишь на 3% опережая Британскую империю (имеется в виду Британия вместе с колониями). Европейская часть Российской империи находилась на последнем месте, имея показатель урбанизации населения в 3—4 раза меньше, чем индустриально развитые Великобритания, Германия, Франция и США, даже не достигая среднемирового уровня (23%). Это показывает, что Россия все еще находилась в самом начале пути к полной индустриализации общества, когда подавляющее большинство населения связано в той или иной степени с промышленностью, что невозможно без достаточного квалификационного и образовательного уровня работников.

О том же свидетельствуют общее число фабрично-заводских рабочих и их доля среди самодеятельного населения. По их числу (2,7 млн. человек, или 6% всех рабочих в мире) Российская империя в 3 раза уступала Германской империи и США, в 2 раза — Британской империи и в 1,5 раза — Франции (Германия, Великобритания и Франция — вместе с заморскими колониями). Если брать европейскую часть России в сравнении с этими странами без колоний, то ситуация такая же, и отставание в начале XX в. не сокращалось. Та же картина наблюдалась в профессионально-классовом составе трудящихся. Около 75% самодеятельного взрослого населения Российской империи и ее центральных частей составляли крестьяне. Между тем даже в Австро-Венгрии их доля не превышала 60%, не говоря уже о Великобритании (8,5%). В российской промышленности, торговле и на транспорте было занято 15% самодеятельного населения, а вместе со сферами услуг, управления, науки и культуры — только 25%. Таким образом, степень индустриализации общества по профессионально-классовой структуре самодеятельного населения колебалась в пределах 15—25%, т.е. в среднем около 20% (значение, соразмерное с долей городского населения, — 18%). По сравнению с аналогичными показателями Великобритании, Германии, Франции и США Россия в 3—4 раза уступала им по уровню занятости населения в индустриальном секторе народного хозяйства, в 1,5—2 раза уступала таким государствам с развитой промышленной структурой, как Италия и Австро-Венгрия.

По валовому промышленному производству (5,7 млрд. руб., 3,8% общемирового) Российская империя уступала даже Франции, находясь на пятом месте в мире. Несмотря на огромные запасы и растущую добычу, добываемого в России каменного угля не хватало и его ввозили из Англии и Германии (в 1912 г. — 334 млн. пудов угля, или 15% к добытому, и 47 млн. пудов кокса). Нефтедобыча достигла пика в 1901 г. (706 млн. пудов), а затем составляла около 560 млн. пудов. Условное душевое потребление чугуна считается одним из главнейших показателей промышленной мощи страны. В 1912 г. на душу населения чугуна приходилось: в США — 285 кг, в Бельгии — 190, в Германии — 156, во Франции — 106, в Англии— 105 (1911 г.), в Австро-Венгрии — 44 (1911 г.), в России — 28 кг. Цифры показывают, что Россия вышла из пятерки действительно соревнующихся стран. Если производство чугуна на душу населения за 1 год (с 1911 г.) возросло в США на 56 кг, в Бельгии — на 17, в Германии — на 20, то в России — всего лишь на 3 кг. Своего чугуна не хватало, и его ввозили по 36 млн.. пудов ежегодно, экспортируя в то же время десятки миллионов пудов железной руды.

По плотности железнодорожной сети на 100 кв. верст европейскую часть России превосходили: Великобритания — в 15 раз, Германия — в 10, Франция — в 6,5, Австро-Венгрия — в 6 и США— в 5 раз. Такие качественные российские показатели, как объем промышленного производства на человека и годовая выработка одного рабочего, составляли половину среднемировых значений, в 5— 10 раз уступая США, Германии и Великобритании.

Отличительной особенностью российской промышленности была высокая степень вмешательства самодержавного государства в ее развитие, что выразилось, в частности, в наличии казенной промышленности.

Казенная промышленность существовала и в других странах, особенно в период феодализма, но в России она приняла чрезвычайно большие размеры: за 1909—1913 гг. она обеспечивала половину обыкновенного дохода в бюджет. Одна из причин возникновения и развития казенного хозяйства была традиционной для всех государств: во времена феодализма вооружение армии и флота почти целиком осуществлялось казной. В России казенные заводы в основном принадлежали Морскому и Военному министерствам, а уральские заводы Министерства торговли и промышленности почти полностью работали на военные нужды и на Министерство путей, сообщения.

В зависимости от военных заказов казенные заводы то резко расширяли производство, то сокращали ниже экономически допустимого уровня, но не “прогорали”, так как казна оплачивала все расходы, включая зарплату. Но эта невозможность “прогорать” была на самом деле главной причиной вопиющей бесхозяйственности, казнокрадства, технической отсталости казенных заводов, не способных обеспечить потребности армии, особенно в новейших вооружениях.

Другими причинами сохранения казенных заводов были чисто политические, антибуржуазные соображения. Царское правительство и крайне правые боялись, что капиталисты могут по своей прихоти остановить выпуск военной продукции или отказаться от военных заказов (чрезвычайно выгодных всегда и везде, за которые во всем мире идет острейшая борьба). На самом деле они понимали, что развитие частной промышленности, рост силы буржуазии подрывают основы самодержавия, разрушают патриархальный хозяйственный уклад жизни и сводят значение старого дворянства к нулю.

Царская бюрократия и крайне правые были напуганы образованием в частной промышленности монополий, охвативших и машиностроительные заводы. Сенатор Д.Нейдгарт, ревизовавший частные машиностроительные заводы, обнаружив монополии, в том числе и в производстве военной продукции, расценил это как огромную опасность, вплоть до возможности остаться без военного флота.

Помимо невозможности казенной промышленности обанкротиться ее сохранение оправдывалось тем, что она обуздывала “волчьи аппетиты монополий”. На самом деле все было иначе. Стоимость строительства военных кораблей в России была в 1 5—2 раза выше, чем за границей. Более того, она была неизвестна до окончания строительства корабля. Специальных ассигнований на модернизацию заводов не выделялось, а к фактическим затратам начислялась (чисто формально) прибыль в 20—30%, которая предназначалась на эти цели. Все было очень просто: хочешь получить побольше прибыли — строй подороже (а 10% прибыли шло на премии заводской администрации). В этом вся суть затратной экономики, когда вся она, включая сельское хозяйство и торговлю, стала казенной.

“Ценообразование” на казенных заводах военного ведомства и уральских заводах Министерства торговли и промышленности отличалось еще большей простотой. Сводилось все к тому, что министерство приказывало заводам произвести столько-то вооружений, а завод сообщал, сколько это будет стоить, и указанная сумма включалась в ежегодную смету министерства.

Дешевизна продукции уральских заводов определялась и особым положением рабочих, в основном это были бывшие приписные крестьяне и их потомки, которым с самого начала разрешалось строить жилье, иметь на государственной земле огороды, выпасы, пользоваться казенным лесом и т.д. При отмене крепостного права эти “привилегии” остались, что крепко привязывало рабочих к заводам и позволяло администрации платить зарплату ниже прожиточного минимума. Эта система фактически продолжала существовать и при советской власти, но в еще больших масштабах.

С 1910 г. наступил новый этап — появилась частная военная промышленность, так как казенная уже не справлялась с объемом работ во время подготовки к мировой войне. Вложив около 100 млн. руб. банки в предвоенное пятилетие создали частную военную промышленность как особую отрасль народного хозяйства. К началу мировой войны в этой отрасли было возведено или находилось в стадии строительства 11 стапелей для линкоров, около 50 стапелей для эсминцев и подводных лодок, крупнейшие в Европе артиллерийские, пороховые и снарядные заводы. Все они были оснащены новейшим высокопроизводительным оборудованием, рационально организованы, и казенные заводы не могли соперничать с ними ни в ценах, ни в сроках исполнения заказов. В частной промышленности возникли целые отрасли, работавшие на оборону (до этого их в стране не было): авиационная, химическая, автомобильная. Казенная промышленность и здесь безнадежно отставала, потому что было упущено много времени, как это уже было в первой половине XIX в. с железными дорогами и военными пароходами.

О том, что Россия находилась еще только в самом начале пути к индустриальному обществу, говорят данные об условиях жизни и уровне потребления ее жителей. Средний бюджет рабочих семей в начале XX в. составлял: в европейской части России — 350 руб., в Петербурге — 440, в США — 1300, в Англии — 936 руб. Средний заработок чернорабочего был равен в 1904 г. в США 71 руб. при продолжительности рабочей недели 56 ч, в Англии — соответственно 41 руб. и 52,5 ч, в Германии — 31 руб. и 56 ч, во Франции — 43 руб. и 60 ч, в России — 17,5 руб. и 62,5 ч. Не в пользу России была и структура питания ее населения. В 1913 г. в России потребляли больше, чем в США (в расчете на душу населения, в кг), хлеба — соответственно 200 и 113, картофеля — 114 и 86, примерно равным было потребление овощей — 40 и 44,5, но по другим основным видам продуктов сравнение далеко не в пользу России:

мясо — 29 и 77 кг, молоко — 154 и 343, фрукты — 11 и 66, сахар ~ 8,1 и 37 кг, яйца - 48 и 303 шт.

Россия в начале XX в. была в основном аграрной страной с примитивным в своей массе сельским хозяйством, перед ней стояли задачи не строительства социализма, а перехода в индустриальную стадию. Россия стояла перед выбором между двумя разными способами индустриальной модернизации — через государство и внеэкономическое принуждение по отношению к крестьянству или через рынок с его частной собственностью, рыночными принципами экономического поведения и неизбежным имущественным и социальным разложением крестьянства, образованием на его основе сильных фермерских хозяйств, с одной стороны, и превращением основной массы в наемных работников, — с другой. С разной степенью вероятности возможны были оба варианта развития, первый опирался прежде всего на казенную промышленность, второй — на динамично растущую частную. В любом случае переход значительной массы населения из аграрной сферы в индустриальную, сопровождавшийся резким изменением характера занятии, условий и образа жизни, всегда связан с многочисленными конфликтами и социальными потрясениями. Проблема только в том, что царь и большинство из его бюрократического окружения хотели развивать казенную промышленность, а сельское хозяйство и политическую жизнь оставить без изменений, что было невозможно.

Два способа индустриализации России отражали наличие в ней двух социально-экономических, хозяйственных укладов, опиравщихся на разные типы цивилизаций. Первый — традиционный, почвенный, полупатриархальный, полунатуральный и мелкотоварный уклад в деревне с соответствующими образом жизни и методами хозяйствования большинства крестьян-общинников, с казенной промышленностью с полным отсутствием в ней рыночных механизмов регулирования и элементами едва ли не крепостнических методов использования рабочей силы. И второй уклад — западный, капиталистический, рыночный, которому соответствовали крестьянские хозяйства фермерского типа и предпринимательские хозяйства дворян и купцов в сельском хозяйстве и частная промышленность, которая в предвоенные годы вышла за рамки в основном текстильной и перерабатывающей промышленности и даже вторглась в святая святых Российского государства — в производство вооружений и все более успешно конкурировала с казенной промышленностью во всех отраслях.

17.5. Государство и общество в России

Под давлением событий революции 1905—1907 гг. Николаю II пришлось пойти на некоторые политические и экономические реформы. Однако все они носили ограниченный характер, при первой возможности самодержец стремился все вернуть в старое русло. Знаменательно, что Николай II открыто симпатизировал черносотенцам: он носил значок “Союза русского народа”, помиловал всех участников черносотенных погромов, даже виновных в убийствах, чья вина была безусловно доказана.

После образования законодательной Государственной думы Россия перестала быть неограниченной монархией. Но полномочия Думы были весьма ограниченными, и ее возможности уже не соответствовали потребностям общества: нельзя было даже затрагивать вопросы, касавшиеся основ государственного и общественного устройства, правительство формировалось только царем и только перед ним несло ответственность, нередко важные законы утверждались царем в обход Думы. Государственная дума могла влиять на правительство в основном через утверждение бюджета государства, но и здесь были ограничения: вне компетенции думцев были бюджет Министерства императорского двора, нельзя было лишить финансирования ненужный орган управления, если он уже существовал и т.д. На эффективности деятельности Думы сказывались медлительность и усложненность процедур. Так, аграрная реформа фактически началась в 1907 г., а закон о ней был утвержден только в 1910 г. Прочие аграрные законопроекты вообще так и не были приняты.

На результативности Думы и ее авторитете отрицательно сказывался и избирательный закон 1907 г. По этому закону 1 голос помещика равнялся 4 голосам представителей крупной буржуазии, 68 голосам мелкой буржуазии, 260 голосам крестьян и 543 голосам рабочих. В итоге основная масса населения — рабочие и крестьяне — были представлены крайне слабо, что порождало неверие в массах в способность Думы защищать ее интересы. Свои надежды на улучшение жизни народные массы связывали с внепарламентскими формами борьбы, включая насильственные.

Избирательный закон способствовал также образованию в Думе двух блоков большинства — октябристско-черносотенного и октябристско-кадетского. Манипулирование этими блоками делало Думу еще более управляемой царем и правительством, еще более неопасной для самодержавия, но и почти бесполезной даже для маскировки реакционной внутренней политики.

В результате партии, ориентировавшиеся на парламентские методы борьбы и эволюционные изменения в обществе, так и не смогли в межреволюционный период стать сильными, авторитетными и переживали внутренний кризис (сокращение численности членов, количества партийных организаций).

На судьбу либерально-оппозиционных, буржуазных по своим программам партий кадетов и октябристов сильное влияние оказало недоверчивое отношение к ним российской буржуазии. И после 1905 г. российская буржуазия в большинстве своем отрицательно относилась к чистой политике, значительная часть, тесно связанная с самодержавным государством, нуждавшаяся в государственных заказах, субсидиях, покровительственных тарифах и пр., вообще не желала что-либо менять в стране. Предпринимательская, “европеизированная” буржуазия была еще немногочисленна, не осознавала своих подлинных интересов, и ее представители или входили в партии кадетов и октябристов, или пыталась создать свои партии. Но особенно популярны были среди предпринимателей и финансистов организации по “профессиональным”, т.е. групповым, экономическим интересам. Газета буржуазного направления “Слово” писала: “Буржуазия, переходя в оппозицию, может, пожалуй, проиграть только в одном смысле: временно утратит “покровительство”, возможность легко добиваться подачек в своих ходатайствах по так называемым классовым (групповым) и личным интересам; известная часть буржуазии и сейчас не прочь держаться старой политики выпрашивания и выжидания приема и благ в приемных властей предержащих всех рангов. Но времена все-таки изменились, и сознание, что на таких подачках далеко не уедешь... делает успехи”. Последнее утверждение было просто лестью, не соответствующей действительности. Характерно, что газеты буржуазного направления в межреволюционный период популярностью у буржуазии не пользовались и вскоре закрывались.

В условиях почти полного отсутствия возможностей не только для открытой политической борьбы, но и вообще для проявления любой общественной деятельности у русской интеллигенции вырабатывались особые черты, как писал С. Булгаков, “подпольной психологии, которая замораживала ее духовно”. А С. Франк писал в сборнике “Вехи”: “Символом веры русского интеллигента есть благо народа, удовлетворение нужд “большинства”. Служение этой цели есть для него высшая и вообще единственная обязанность человека, а что сверх того — то от лукавого. Именно потому он не только просто отрицает или не приемлет иных ценностей — он даже прямо боится и ненавидит их”. Эти обстоятельства также приводили к суровости требований выполнения долга перед народом, к возникновению черт фанатизма в сознании, порождали настроения максимализма.

Характерной чертой России в течение веков было подавляющее превосходство государства, государственного аппарата над гражданским обществом, внегосударственной и политической жизнью.

Нарастание и обострение противоречий как внутри старого социально-экономического и политического уклада российской жизни, так и между старым обществом и растущим новым порождали в России начала XX в. все новые и новые потрясения. Неразрешенность этих противоречий в ходе первой революции и последовавших за ней реформ неминуемо вела страну к новой революции, и у нее не было 20 лет спокойной жизни, о которых мечтал П.А. Столыпин, для завершения своих реформ.

Россия в первой мировой войне

Катализатором новых, гораздо более мощных революционных потрясений в России явилась первая мировая война. В свою очередь, эта война была порождена сложным сочетанием глубинных факторов: материальных (географических, демографических, экономических) и субъективных (национальные чувства и национальное самосознание, общественно-политические теории). Вторая половина XIX в. в Европе была ознаменована появлением новых национальных государств — Германской империи, Италии; борьбой за национальное самоопределение и независимость народов Австро-Венгрии и Балкан. Национальные движения разрушили старую политическую систему Европы, породили национализм, который пронизывал все стороны жизни государств на рубеже веков, политическая жизнь в государствах теперь организовывалась вокруг национальных, а не региональных центров.

В этот же период появились новые качественные явления в экономике и политике великих держав, вступивших в особую полосу своего развития, которая получила название империалистической стадии. Эта стадия в развитии капиталистических стран характеризуется ростом монополий, концентрацией капитала, активизацией колониальной экспансии великих держав, стремлением к окончательному разделу и подчинению слаборазвитых стран, глобализацией их внешней политики.

Важную роль в возникновении мировой войны играли традиционные межгосударственные и межрегиональные конфликты. Прежде всего это многовековое соперничество между Францией и Германией за Эльзас и Лотарингию; между Австро-Венгрией и Россией на Балканах за турецкое наследство; между Россией и Германией из-за Польши; между Германией и Великобританией за господство на морях и в колониях.

Из субъективных причин следует выделить победу “партий войны” в Германии, Великобритании, Австро-Венгрии, Франции, где верх одержали наиболее экстремистские круги. Субъективные причины явились отражением в национальном сознании и подсознании населения великих держав всей совокупности объективных условий. Это выразилось как в рациональной форме — в виде разработки военно-политических доктрин и планов подготовки, развертывания и ведения широкомасштабной наступательной, кратковременной победоносной общеевропейской войны всеми ведущими континентальными державами, в принятии политических решений и вводе в действие военно-мобилизационных механизмов, которые превратили локальный австро-сербский, конфликт в мировую войну; так и в иррациональной форме — в виде массового всплеска великодержавных националистических настроений от Парижа до Петербурга и от Вены до Берлина.

Огромная роль национализма, националистических теорий и настроений в разжигании мировой войны, когда они сыграли роль спускового крючка, говорит об их опасности для любого общества любой страны, в том числе особенно для современной России, где и сегодняшние политики, от патриотов-державников до коммунистов-националистов, играют с огнем, используя национал-патриотическую риторику в борьбе за власть и разжигая националистические страсти.

Главной целью России, как и ее союзников — Англии и Франции, с самого начала было сокрушение военно-политической мощи Германии и устранение опасности установления ею своего господства в Европе. Другой целью, связанной с первой, было создание единой Польши, что нашло отражение в царском Манифесте. Важное значение придавалось также захвату Константинополя и черноморских проливов или, по крайней мере, установлению над ними прочного контроля.

Ход войны сложился неудачно для России. Уже сразу оказались нарушенными стратегические планы, которые предусматривали в первую очередь нанесение ударов по Австро-Венгрии с целью выведения ее из войны. И это было реально из-за военной слабости Австро-Венгрии и отвлечения германских сил на западный фронт. Но по просьбе союзников, которым угрожало поражение в битве на реке Марне, Россия начала войну еще до окончания мобилизации и не там, где собиралась, — в Восточной Пруссии. Бои в Восточной Пруссии начались удачно для России, но из-за несогласованности действий армий А.В. Самсонова и П.К. Ренненкампфа, медлительности, ошибок, неразберихи и т.д. русские войска позволили немцам перехватить инициативу и одержать общую победу.

До весны 1915 г. русской армии удавалось еще удерживать фронт, а в Галиции даже продвинуться вперед. Но в мае 1915 г. Германия с союзниками перешла в наступление. В результате жестокого поражения Россия потеряла 150 тыс. убитыми, около 700 тыс. ранеными, 900 тыс. пленными, были захвачены Литва, Галиция и Польша. После этого поражения крупных наступательных операций на Восточном фронте почти не было, и война приняла позиционный затяжной характер, что неизбежно отразилось на экономике и положении населения России.

Хотя в первой мировой войне победа досталась странам Антанты, в которую входила и Россия, сама она, по существу, потерпела поражение. Одной из основных причин поражения России была индустриальная отсталость, что выразилось в крайне низком уровне военно-технического обеспечения в качественном и количественном отношениях. Особенно сильным отставание было по новейшим в то время видам вооружения: пулеметам, скорострельной артиллерии, аэропланам, автомобилям и т.д., где качественное превосходство противника в расчете на 1 тыс. солдат ми 10 км фронта составляло величину от 2 до 50 раз. Мобилизационные запасы были исчерпаны уже к концу 1914 г., и армия постоянно испытывала нехватку вооружения, боеприпасов и снаряжения.

Сказалось и географическое положение России — вступление в войну Турции на стороне Германии закрыло для России черноморские проливы и крайне затруднило импорт из стран-союзников.

К числу субъективных причин поражения следует отнести неспособность царского правительства добиться сплочения всех социальных слоев и национальных групп для ведения войны, проводить политику тотальной мобилизации. Крайне отрицательную роль сыграли разложение правящей верхушки, потеря авторитета императором в результате неумелой политики, министерской чехарды, деятельности Распутина и т.д.